Неточные совпадения
Задумались головотяпы: надул курицын сын рукосуй! Сказывал, нет этого князя глупее — ан он умный! Однако воротились домой и опять стали сами собой устраиваться. Под дождем онучи
сушили, на
сосну Москву смотреть лазили. И все нет как нет порядку, да и полно. Тогда надоумил всех Пётра Комар.
Но лето, лето особенно упоительно в том краю. Там надо искать свежего,
сухого воздуха, напоенного — не лимоном и не лавром, а просто запахом полыни,
сосны и черемухи; там искать ясных дней, слегка жгучих, но не палящих лучей солнца и почти в течение трех месяцев безоблачного неба.
Тут целые океаны снегов, болот,
сухих пучин и стремнин, свои сорокаградусные тропики, вечная зелень
сосен, дикари всех родов, звери, начиная от черных и белых медведей до клопов и блох включительно, снежные ураганы, вместо качки — тряска, вместо морской скуки — сухопутная, все климаты и все времена года, как и в кругосветном плавании…
Мясо молодых глухарей очень вкусно, в чем согласны все; мясо же старых, жесткое и
сухое, имеет особенный, не для всех приятный вкус крупной дичи и отзывается
сосной, елью или можжевеловыми ягодами; есть большие любители этого вкуса.
Тарантас поехал. Павел вышел за ворота проводить его. День был ясный и совершенно
сухой; тарантас вскоре исчез, повернув в переулок. Домой Вихров был не в состоянии возвратиться и поэтому велел Ивану подать себе фуражку и вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как змея,
сосала ему душу.
Жаловаться она не имела права: все наружные условия счастья, за которым гоняется толпа, исполнялись над нею, как по заданной программе. Довольство, даже роскошь в настоящем, обеспеченность в будущем — все избавляло ее от мелких, горьких забот, которые
сосут сердце и
сушат грудь множества бедняков.
Между стволов
сосен являются прозрачные, воздушные фигуры огромных людей и исчезают в зеленой густоте; сквозь нее просвечивает голубое, в серебре, небо. Под ногами пышным ковром лежит мох, расшитый брусничником и
сухими нитями клюквы, костяника — сверкает в траве каплями крови, грибы дразнят крепким запахом.
Но иногда этот очень живой мальчик, запнувшись за что-то, часами одиноко сидел на холме под
сосною, бросая
сухие шишки в мутно-зелёную воду реки Ватаракши.
— Что ты всё врёшь, безумный? — вдруг возмутился Артамонов, ощущая, как голод
сосёт и
сушит его. — Что тебе надо? Совесть мне ты, судья? Зачем ты молчал тридцать лет с лишком?
Заложив руки за спину, Савелий несколько времени переминался с ноги на ногу, не зная, с чего ловчее начать. Ожигов сел на стул, уперся по-старчески руками о колени и, склонив голову немного набок, приготовился слушать. Когда Савелий начал свой рассказ, старик
сосал бескровные
сухие губы и в такт рассказа покачивал головой.
Сухой Пал выделялся какой-то суровой красотой и резко отличался от других мест, по которым ехали до сих пор. Кругом росли вековые
сосны в обхват толщиной; почва делала мягкий уклон к небольшому круглому озерку и кончалась крутым обрывом, на котором росла корона из громадных лип.
— Эва тебе и
Сухой Пал… — проговорил, наконец, Спирька, когда впереди серым неясным пятном выступила между редкими
соснами узкая лесная прогалина. — И Гаврила Иваныч тамоди [Тамоди — там.] с людям дожидает нас… в самую точку попали.
Уже рассвело и взошло солнце, засверкал кругом снег, а он все стоял поодаль и лаял. Волчата
сосали свою мать, пихая ее лавами в тощий живот, а она в это время грызла лошадиную кость, белую и
сухую; ее мучил голод, голова разболелась от собачьего лая, и хотелось ей броситься на непрошенного гостя и разорвать его.
Ася с Володей,
сухие и уже презрительные, лезут на «пластину», гладкую шиферную стену скалы, и оттуда из-под
сосен швыряют осколки и шишки.
— Как же не расспросить, все расспросил как следует. Сказали: как проедешь осек, держи направо до крестов, а с крестов бери налево, тут будет
сосна, раскидистая такая, а верхушка у ней
сухая, от
сосны бери направо… Так мы и ехали.
Сухой Мартын изшатался и полуодурелый сошел с дерева, а вместо него мотался на бревне злой Дербак. Он сидел неловко; бревно его беспрестанно щемило то за икры, то за голени, и с досады он становился еще злее, надрывался, и не зная, что делать, кричал, подражая перепелу: «быть-убить, драть-драть, быть-убить, драть-драть». Высокие ели и
сосны, замыкавшие кольцом поляну, гудели и точно заказывали, чтобы звучное эхо не разносило лихих слов.
Главарь и мужики опять перекрестились.
Сухой Мартын сел верхом на ствол
сосны, положенной накрест утвержденной на козлах липы, а народ расхватал концы привязанных к дереву вожжей.
Вечером на небольшой станции опять скопилось много эшелонов. Я ходил по платформе. В голове стояли рассказы встречных раненых, оживали и одевались плотью кровавые ужасы, творившиеся там. Было темно, по небу шли высокие тучи, порывами дул сильный,
сухой ветер. Огромные
сосны на откосе глухо шумели под ветром, их стволы поскрипывали.